Напоминание

"Война у каждого своя"

Автор: Коскова Галина Владимировна
Должность: учитель литературы
Учебное заведение: МБОУ Двинская СОШ №28
Населённый пункт: с. Трошково Тугулымского района Свердловской области
Наименование материала: методическая разработка внеклассного мероприятия
Тема: "Война у каждого своя"







Вернуться назад       Перейти в раздел





Текстовая часть публикации

«Война у каждого своя»

(литературно-музыкальный сценарий, посвященный 70-летию Победы)

Кадры хроники военных лет

( выходят мальчики-школьники, читают поочереди)

Навеки вписан в летопись побед

Великий подвиг нашего народа,

Бесценна память тех далеких лет,

И бережно теперь ее шлифуют годы.

Нам война не смотрела в глаза!

Мы не знаем её страшной сути.

Той весной не катилась слеза,

Когда в счастье плакали люди.

Нам в глаза не глядела война,

Нас дыханье её не знобило,

Не кружилась над нами она.

Лишь из книг узнаём мы, что было…

А было страшно, жестоко и больно!

Сеять смерть пришли к нам враги.

Ради жизни прекрасной и вольной

Поднялись тогда все, кто смогли.

Через годы поклон наш примите,

Благодарная льётся слеза,

И простите, за всё нас простите:

Нам война не смотрела в глаза…(уходят)

голос за кадром – Историки подсчитали: если память каждого погибшего на войне

почтить минутой молчания, то пришлось бы молчать 38 лет.

(на фоне спокойной, лиричной музыки «А зори здесь тихие (финал) звучит

стихотворение)

Чтец:

Чем дальше мы уходим от войны

И нас с тобою тишина объемлет,

Тем все сильней и явственней слышны

Её раскаты, вздыбившие землю.

Чем дальше мы уходим от войны

И чем спокойней синие раскаты,

Тем резче нам в закатной мгле видны

Огнем войны обугленные хаты.

Чем дальше мы уходим от войны

Сполна всю горечь этих дней познавши,

Не понаслышке, не со стороны,

Тем ближе нам воспоминанья наши.

(выходят строем девушки, впереди – командир, тоже девушка, читают

речитативом)

Командир Зина:

Качается рожь несжатая

Шагают бойцы по ней

Все девушки: Шагаем и мы, девчата,

Похожие на парней.

Командир: На месте стой! Налево! Команда «вольно». Разойдись!

(девчата начинают снимать вещмешки, ставят чемоданы) Ну что, пополнение, с

прибытием. Располагайтесь, обживайтесь.

(девушки начинают распаковывать вещи, «обживаться»)

Шура Киселева: Ой, дура я, дура. Я ж себе войну не такой представляла. Вообще думала,

пока мы на курсах учимся, без нас всех фашистов перестреляют и повоевать не успею.

Нина Вишневская: Да, девочки, похоже, войны на всех хватит. Шура, а ты как на фронт

пошла - добровольно или по призыву?

Шура: Я уходила на фронт… Стоял прекрасный день. Светлый воздух и мелкий-мелкий

дождичек. Так красиво! Вышла утром, стою: неужели больше сюда не вернусь? Не увижу наш

сад.., нашу улицу… Мама плакала. Схватит меня и не отпускает. Я уже пойду, она догонит,

обнимет и не пускает…

Тоня Бобкова: Как я собиралась на фронт… Вы не поверите… Думала, что ненадолго.

Скоро врага победим. Взяла одну юбку, притом любимую, две пары носков и одни туфли. Из

Воронежа мы отступали, но я помню, как мы забежали в магазин, и я купила себе еще одни

туфли на высоких каблуках. Вот помню, что отступаем, все черное, дымное (но магазин открыт-

чудо), и мне почему-то захотелось купить туфли. Как сейчас помню, такие изящные туфельки. И

духи еще купила. ..

Нина: (ехидничая) Да тебе, Тонечка, хоть на каком каблуке, ты все равно у нас по жизни

«Кнопкой» будешь. (приобнимает Тоню, та вырывается)

Тоня: А ты «Верста»

Нина: Кнопка

Тоня: Верста

Зина Латыш: (как бы прекращая перебранку девочек, говорит строго) Трудно было

отказаться от жизни, которая до этого была. Не только сердце, а весь организм сопротивлялся.

Тоня: (продолжает рассказ) Помню, радостная выбежала из магазина с этими туфельками.

Вдохновенная. А везде дым, грохот. Я уже на войне была, но о войне думать не хотелось. Не

верила. А вокруг все гремело…

Нина: (немного улыбнувшись) А я только диплом получила, а тут война. Сразу вызвали в

военкомат и приказ: «Вот вам два часа времени. Собирайтесь, отправляемся на фронт». Я

сложила все в маленький чемоданчик.

Зина: И что ты взяла с собой?

Нина: Вот не поверите. Целый чемодан конфет.

Девушки (вразнобой) Как? Как конфет? Целый чемодан конфет?

Нина: Мне там, в той деревне, куда меня после училища распределили, дали подъемные.

Деньги были, и я на все эти деньги купила целый чемодан шоколадных конфет. Я знала, что на

войне деньги мне не понадобятся. А сверху вот (вытаскивает) положила фотографию нашего

курса, где все мои девочки.(девушки передают фото, разглядывают)

Зина: А мы с девчатами до войны часто в кино ходили. На Любовь Орлову..

Шура: А я до войны на танцплощадку часто ходила. Вот вернусь с войны, за всех девчат

погибших оттанцую, пока каблуки не отпадут. (начинает напевать мелодию, подхватывает

Зину, остальные девочки тоже танцуют. Звучит песня «Ах, эти тучи в голубом…»

( по окончании песни Клава плачет, все обращаются к ней, тормошат,

допытываются» Что случилось?)

Клава: Я маму вспомнила. Она из Ленинграда эвакуироваться не захотела. Как она там

сейчас. Ведь там голод. Говорят, люди умирают прямо на улицах. А я от нее уже два месяца

писем не получаю. Может и она… (плачет)

Зина: Еще война. Но мы упрямо верим,

Что будет день – мы выпьем боль до дна.

Широкий мир нам вновь раскроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

(во время чтения стихотворения девушки уходят, гаснет свет, меняется декорация

на блокадный Ленинград)

ГЗК: Над нами грозная опасность:

Бери оружье, Ленинград!

Хроника «Блокадный Ленинград» (1.15 сек)

(выходит ученик, читает стихотворение, за его спиной еле передвигаются жители

Ленинграда)

Ученик:

Птицы смерти в зените стоят,

Кто идет выручать Ленинград?

Не шумите вокруг – он дышит,

Он живой еще, он все слышит:

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его стонут во сне,

Как из недр его вопли: «Хлеба!»-

До седьмого доходят неба…

Но безжалостна эта твердь

И глядит из всех окон – смерть.

(вой сирены «Воздушная тревога», высвечивается фигура женщины)

Блокадница Наталья Васильевна: (говорит неспешно)

На печке и на стенах лед.

Молчит все время репродуктор.

Блокада. 41-й год.

Сегодня выдача продуктов.

Никак не выйти в магазин,

Хотя он с нашим домом рядом.

На улице совсем вблизи

Ложатся снова артснаряды.

Мороз опять сковал меня.

Во что бы потеплей одеться?

Живу на линии огня

И не могу никак согреться.

(дается полуприглушенный свет), входит еще одна блокадница – Водолейкина,

возмущенная)

Водолейкина: Ну никакого доверия к людям, Наталья Васильевна!

Наталья Васильевна: Что? Что случилось, Водолейкина?

Водолейкина: Представляете, намедни прихожу с дежурства. Есть хочу, как собака.

Времянку разожгла, поставила ремню вариться. Жирный такой ремень, наваристый. А жиличка

так коло меня и вертится, так и вертится. Чего беспокоится? Только я на чуток с кухни вышла, -

гляжу в кастрюлю, так и есть – полремню нету!

Наталья Васильевна: Ну надо же. Вот какой народ пошел. Ни стыда, ни совести.

Водолейкина: А ремню жалко до чего. Теперь такого и за деньги не достанешь.

Чемоданный, говорили заграничный.

(молчат какое-то время, затем Водолейкина начинает сначала тихонько, а затем

голос нарастает)

Водолейкина: Враг силой не мог нас осилить,

Нас голодом хочет он взять.

Отнять Ленинград у России,

В полон ленинградцев забрать.

Такого вовеки не будет,

На невском святом берегу

Рабочие русские люди

Умрут, не сдадутся врагу.

(начинаются звуки бомбежки, женщины обе встают и, глядя в небо, грозя кулаками

вместе говорят)

Женщины вместе: Чтоб дом его сгорел, чтоб он ослеп,

Чтоб потерял он карточки на хлеб!

(выходит сандружинница. На фоне музыки из видеофильма «Мы помним» читает

стихотворение)

Сандружинница:

Я в госпитале мальчика видала

При нем солдат убил отца и мать.

Ему ж по локоть руки оторвало

А мальчику в то время было пять.

Он музыке учился, он старался,

Любил ловить зеленый круглый мяч…

И вот лежал – и застонать боялся

Он знал уже: в бою постыден плач.

Лежал тихонько на солдатской койке

Обрубки рук вдоль тела протянув…

О, детская немыслимая стойкость!

Проклятье разжигающим войну!

(дается полный свет, из глубины сцены выходят девушки:, Тоня, Клава, Нина, Зина)

Шура:

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Если дороги в доме том

Тебе стены, печь и углы,

Дедом, прадедом и отцом

В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад

С майским цветом, с жужжаньем пчёл

И под липой сто лет назад

В землю вкопанный дедом стол;

Если ты не хочешь, чтоб пол

В твоем доме фашист топтал,

Чтоб он сел за дедовский стол

И деревья в саду сломал...

Клава

Если мать тебе дорога —

Тебя выкормившая грудь,

Где давно уже нет молока,

Только можно щекой прильнуть;

Если вынести нету сил,

Чтоб фашист, к ней постоем став,

По щекам морщинистым бил,

Косы на руку намотав;

Чтобы те же руки ее,

Что несли тебя в колыбель,

Мыли гаду его белье

И стелили ему постель...

Если ты отца не забыл,

Что качал тебя на руках,

Что хорошим солдатом был

И пропал в карпатских снегах,

Что погиб за Волгу, за Дон,

За отчизны твоей судьбу;

Если ты не хочешь, чтоб он

Перевертывался в гробу,

Чтоб солдатский портрет в крестах

Взял фашист и на пол сорвал

И у матери на глазах

На лицо ему наступал...

Нина

Если ты не хочешь отдать

Ту, с которой вдвоем ходил,

Ту, что долго поцеловать

Ты не смел,— так ее любил,—

Чтоб фашисты ее живьем

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли ее втроем,

Обнаженную, на полу;

Чтоб досталось трем этим псам

В стонах, в ненависти, в крови

Все, что свято берег ты сам

Всею силой мужской любви...

Если ты фашисту с ружьем

Не желаешь навек отдать

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что родиной мы зовем,—

Знай: никто ее не спасет,

Если ты ее не спасешь;

Знай: никто его не убьет,

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Ты молчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Зина

Пусть фашиста убил твой брат,

Пусть фашиста убил сосед,—

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет.

За чужой спиной не сидят,

Из чужой винтовки не мстят.

Раз фашиста убил твой брат,—

Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина,—

Пусть горит его дом, не твой,

И пускай не твоя жена,

А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

(отходят, присаживаются на свои скамейки, вбегает Тоня с газетой и письмом)

Тоня: Девочки, танцуйте, нам письмо!

Зина: Ну опять ты что-то выдумываешь? Не может быть одного на всех.

Тоня: А вот и может. Вот, слушайте. (девушки придвигаются поближе, Тоня читает

вслух) «Привет с фронта! Здравствуйте, боевые наши подруги, зенитчицы семьсот

восемьдесят четвертого полка. С боевым приветом к вам по поручению взвода автоматчиков

их командир -Борис Костяев. Наслышаны о ваших боевых подвигах. Как храбро вы бьете эту

немецкую гадину. Желаем вам и в дальнейшем, самое главное, оставаться невредимыми и

приумножать потери врага. Со своей стороны обещаем, что поддержим ваш боевой дух, не

посрамим наш взвод в боях.

А пока у нас тихо. Конечно, постреливают наши и немецкие снайпера, два раза на дню

накрывают нас фрицы минометным огнем, но у нас хорошие укрытия и потерь почти нет.

Почти, потому что вчера произошла в нашем взводе случайная гибель. Как-то неосторожно

Вася Колбин высунулся из окопа и немецкий снайпер попал ему прямо в лоб. Очень трудно

привыкнуть к смертям. Наверное, вообще невозможно. Но они неизбежны, пока идет война, и

надо держать себя в руках. Так что и вы будьте осторожны. Пишите нам. С фронтовым

приветом и по поручению взвода автоматчиков №-ского полка Борис Костяев»

Нина: Подожди, подожди, как ты говоришь фамилия командира?

Тоня:(еще раз перечитывает) командир взвода автоматчиков №-ского полка Борис

Костяев.

Нина: Так значит, он жив. Ну счастливая Люся. Я так рада за них.

Зина: Да за кого ты рада? Ты что, его знаешь?

Нина: Ну не совсем чтобы знаю, только из Люсиных писем, из писем подруги моей. Когда

наши части в резерве стояли, то у Люси этот командир со своими автоматчиками неделю

квартировали. Вот там и встретила моя подруга свою первую и, как она думает, единственную

на всю жизнь любовь. Так у них все красиво и чисто было. А потом, потом, видимо, затерялась

их связь в круговерти войны…(девушки уходят, выходят Борис и Люся)

(Сцена из повести «Пастух и пастушка»)

Люся – Полицая повели на расстрел. Шкура продажная. Так ему и надо. На пересылке

служил, на подхвате у фашистов. Наших людей, как утильсырье там сортировал: кого в

Германию, кого в Криворожье – на рудники, кого куда… а как заняли наше местечко фашисты,

на постой к нам определился один. Барственный такой. С собакой в Россию пожаловал. На

собаке ошейник позолоченный. А собака – лягуха и лягуха – скользкая, пучеглазая. Фашист этот

культурный с пересылки девушек приводил. Что он только с ними не делал… Одна девушка

выпорола глаз вальяжному фрицу. Один только успела. Собака загрызла девушку. (Люся

сдавила лицо руками) На человека, видать, притравленная. Перекусила ей горло разом, как

птичке, облизнулась и легла к окну…там (показывает рукой и всхлипывает)

Борис – На твоих глазах? (она молча кивает. Он, приобняв ее за плечи) Бить! Бить так,

чтобы зубы крошились. Правильно Филькин говорит..Всех бы гадов, всех подчистую…

(Она поворачивается к нему и опускает руки от лица. Говорит тихо)

Люся – Боря, расскажи мне об отце и матери. Кто они у тебя?

Борис – Учителя. Отец – завуч теперь, мама преподает русский язык и литературу. Школа

наша в бывшей гимназии. Мама училась в ней еще как в гимназии. (помолчав, и мыслями как

бы устремившись в прошлое) Улицы, переулки в нашем деревянном городке зарастают всякой

разной топтун - травой. Набережная есть. Пареваны и девки любят у нас встречать пароходы.

Каждый пассажирский. Парят себя ветками - комары и мошки заедают. Гонобобелью или

черницей или орехами кедровыми потчуют девок пареваны. Рты у всех черные. Городишко

буквально засыпан ореховой скорлупой. Да что про комаров да про ягоды? Давай лучше

мамины письма почитаем.

(Достает из вещмещка несколько треугольников. Берет одно и начинает читать.

Чтение отрывков писем идет как бы по-очереди: то Борис читает, то Люся на фоне

музыки «Метель» Свиридова)

Борис – «Родной мой! Ты знаешь своего отца. Он притесняет меня, говорит, чтобы я часто

тебе не писала – ты вынужден отвечать и станешь отрывать время от сна, а я не могу не писать

тебе каждый день. Вот проверила тетради и пишу. Отец чинит мережу на кухне и тоже думает о

тебе. Я – то читаю его мысли, как ученическую тетрадь…»

Люся – «…Боренька! Вот снова вечер. Письма от тебя и сегодня нет. Как ты там? У нас

печка топится, чайник крышкой бренчит, отца сегодня нет. Он еще математику в вечерней школе

ведет. Почему ты, Боренька, вскользь написал о том, что тебя наградили орденом? Даже не

сообщил – каким? Ты же знаешь своего отца, его понятие о долге, чести, он был бы рад узнать,

за что тебя наградили. Да и я тоже. Мы оба гордимся тобою…»

Боря – «… Что за комиссия, создатель, - быть ребенком педагогов! Вечно они дают ему

уроки. И вырастают у них, как правило, оболтусы. Ты – исключение. Не куксись,

пожалуйста…»

Люся – «… Родной мой! У нас уже ночь. Морозно. Может там, где ты воюешь, теплее?

Всю географию перезабыла. Это потому, что я рядом тебя чувствую. Вот как заканчивать

письмо, так и расклеюсь. Прости меня. Слабая я женщина и больше жизни люблю тебя. Прости

меня, прости. Надо бы какие-то другие слова, бодрые, что ли, написать тебе, а я не умею.

Помолюсь лучше за тебя. Не брани меня за это. Все матери сумасшедшие. Жизнь готовы отдать

за своих детей. Благословляю тебя, мой дорогой…» (музыка обрывается)

Боря – Старомодная у меня мать… И слог у нее старомодный.

Люся – (провела рукой по его лицу) Какой ты воспитанный и ласковый. Ты в мать. Я

теперь знаю ее. (резко меняет тон)Зачем война? Зачем? Ох, Борька. Где же ты раньше был?

Неужели войне надо было случиться, чтоб мы встретились? Милый мой, хороший. Страшно-то

как жить.

Боря – А ты живи и жди. Вот кончится война, я приеду за тобой, возьму на руки и понесу

на станцию на глазах всего честного народа, три километра, все три тысячи шагов.

Люся (перебивая его) – Нет! Не так. Я сама примчусь на вокзал. Нарву большой букет роз.

Белых. Снежных. Надену новое платье. Белое. Снежное. Будет музыка. Будет много цветов.

Будет много народу. Будут все счастливые…(резко, обрывисто) Ничего этого не будет.

(вновь продолжается музыка Свиридова. Читают стихи)

Борис

Позови меня!

Я все заброшу.

Январем горячим, молодым

Заметет тяжелая пороша

Легкие следы.

Свежие пушистые поляны.

Губы.

Тяжесть ослабевших рук.

Даже сосны,

От метели пьяные,

Закружились с нами на ветру.

На моих губах снежинки тают.

Ноги разъезжаются на льду.

Бойкий ветер, тучи разметая,

Покачнул веселую звезду.

Хорошо,

Что звезды покачнулись,

Хорошо по жизни пронести

Счастье, не затронутое пулей,

Верность, не забытую в пути.

Люся

Ты рядом – и все прекрасно:

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти.

Спасибо тебе, мой любимый,

За то, что ты есть на свете.

Ты – рядом, а ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить…

Единственный мой, спасибо

За то, что ты есть на свете!

(звучит песня «Эхо»)

(команда «Воздух» кадры хроники боев, все уходят, после окончания кадров выходят

девушки)

Клава:

Еще война. Но мы упрямо верим,

Что будет день – мы выпьем боль до дна.

Широкий мир нам вновь раскроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

Шура:

Последний враг. Последний меткий выстрел.

Последний проблеск утра, как стекло.

Зина:

Мой милый друг, а все-таки как быстро,

Как быстро наше время протекло.

(входит военный корреспондент, снимающий кинохронику)

Корреспондент: Добрый день, девчата

Тоня: Если вообще эти дни можно добрыми назвать, то и вам добрый.

Клава: А вы к нам насовсем, али как?

Зина: Девочки, отставить. Может это и вовсе не к нам.

Корреспондент: Да нет, к вам, к вам (достает блокнот, читает) Прославленный пятый

дивизион семьсот восемьдесят четвертого зенитно-артиллерийского полка. Верно?

Зина: Что верно, то верно. Только никакие мы не прославленные. Бьем врага, как все.

Корреспондент: А мне поручили про вас заметку написать и заснять вас на кинопленку.

Шура: А вы нам потом можете фотографии с вашей пленки сделать. Уж очень хочется

маме выслать.

Корреспондент: Сделать-то, конечно, можно. Только ведь вот загвоздочка какая. Я тут со

своей военной кинохроникой по освобожденным селам ездил. Кино, значит, показывал. И вот в

одном селе женщина на пленке сына узнала. Сколько тут радости и слез было. А ведь она на

него, говорят, похоронку уже получила. И не сказал я, понимаете, не смог сознаться, что кадрам

этим уж полгода. А таких бабок у меня, почитай, в каждом втором селе.

(звучит песня «Баллада о матери»)

(сцена «В госпитале»: медсестра моет пол, поправляет кровати, помогает вывести

раненого, двое раненых на импровизированных кроватях, )

Солдат 1

Госпиталь.

Всё в белом.

Стены пахнут сыроватым мелом.

Запеленaв нас туго в одеяла

И подтрунив над тем, как мы малы,

Нагнувшись, воду по полу гоняла

Сестра.

А мы глядели на полы.

И нам в глаза влетала синева,

Вода, полы…

Кружилась голова.

Слова кружились:

Солдат 2

«Друг, какое нынче?

Суббота?

Вот, не вижу двадцать дней…»

Солдат 1

Пол голубой в воде, а воздух дымчат.

Солдат 2

«Послушай, друг…» -

Солдат 1

И всё о ней, о ней…

Несли обед.

И с ложек всех кормили.

А я уже сидел спиной к стене,

И капли щей на одеяле стыли.

Завидует танкист ослепший мне

И говорит

Про то, как двадцать дней

Не видит.

И – о ней, о ней, о ней…

- А вот сестра, ты письма пpодиктуй ей!

Солдат 2

- Она не сможет, друг, тут сложность есть.

Солдат 1

- Какая сложность? Ты о ней не думай…

Солдат 2- Вот ты бы взялся!

Солдат 1- Я?

Солдат 2-Ведь руки есть?!

Солдат1 - Я не смoгу!

Солдат 2- Ты сможeшь!

Солдат 1- Слов не знаю!

Солдат 2- Я дам слова!

Солдат 1- Я не любил…

Солдат 2- Люби!

Я научу тебя, припоминая… -

Солдат 1

Я взял перо. А он сказал: –

Солдат 2 «Родная!» -

Солдат 1 Я записал. Он: –

Солдат 2 «Думай, что убит…»

Солдат 1- «Живу», – я написал.

Он: –

Солдат 2

«Ждать не надо…» –

Солдат 1

А я, у правды всей на поводу,

Водил пером: «Дождись, моя награда…»

Он:

Солдат 2 «Не вернусь…»

А я: «Приду! Приду!»

Шли письма от неё. Он пел и плакал,

Письмо держал у просветлённых глаз.

Теперь меня просила вся палата:

Солдат 2- Пиши! –

Солдат 1Их мог обидеть мой отказ.

Солдат 2- Пиши! –

Солдат 1Но ты же сам сумеешь, левой!

Солдат 2- Пиши! –

Солдат 1Но ты же видишь сам?!

Солдат 2– Пиши!..

Солдат 1

Всё в белом.

Стены пахнут сыроватым мелом.

Где это всё? Ни звука. Ни души.

Друзья, где вы?..

Светает у причала.

Вот мой сосед дежурит у руля.

Вcё в памяти переберу сначала.

Друзей моих ведёт ко мне земля.

Один мотор заводит на заставе,

Другой с утра пускает жернова.

А я?

А я молчать уже не вправе.

Порученные мне горят слова.

- Пиши! – диктуют мне они. Сквозная

летит строка. –

Солдат 2 Пиши о нас! Труби!..

Солдат 1- Я не смогу! –

Солдат 2 Ты сможешь! –

Солдат 1 Слов не знаю…

Солдат 2- Я дам слова!

Ты только жизнь люби!

(звучит песня «Бросок на небеса»)

Зина

Как разглядеть за днями

след нечёткий?

Хочу приблизить к сердцу

этот след…

На батарее

были сплошь –

девчонки.

А старшей было

восемнадцать лет.

Лихая чёлка

над прищуром хитрым,

бравурное презрение к войне…

В то утро

танки вышли

прямо к Химкам.

Те самые.

С крестами на броне.

И старшая,

действительно старея,

как от кошмара заслонясь рукой,

скомандовала тонко:

- Батарея-а-а!

(Ой мамочка!..

Ой родная!..)

Огонь! –

И –

залп!

И тут они

заголосили,

девчоночки.

Запричитали всласть.

Как будто бы

вся бабья боль

России

в девчонках этих

вдруг отозвалась.

Нина

Кружилось небо –

снежное,

рябое.

Был ветер

обжигающе горяч.

Былинный плач

висел над полем боя,

он был слышней разрывов,

этот плач!

Ему –

протяжному –

земля внимала,

остановясь на смертном рубеже.

- Ой, мамочка!..

- Ой, страшно мне!..

- Ой, мама!.. –

И снова:

- Батарея-а-а! –

И уже

пред ними,

посреди земного шара,

левее безымянного бугра

горели

неправдоподобно жарко

четыре чёрных

танковых костра.

Раскатывалось эхо над полями,

бой медленною кровью истекал…

Зенитчицы кричали

и стреляли,

размазывая слёзы по щекам.

И падали.

И поднимались снова.

Впервые защищая наяву

и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву.

Тоня

Весенние пружинящие ветки.

Торжественность

венчального стола.

Неслышанное:

«Ты моя – навеки!..»

Несказанное:

«Я тебя ждала…»

И губы мужа.

И его ладони.

Смешное бормотание

во сне.

И то, чтоб закричать

в родильном

доме:

«Ой, мамочка!

Ой, мама, страшно мне!!»

И ласточку.

И дождик над Арбатом.

И ощущенье

полной тишины…

…Пришло к ним это после.

В сорок пятом.

Конечно, к тем,

кто сам пришёл

с войны.

(девушки уходят, сменяются декорации на мирную послевоенную сцену: приходят

школьники к бабушкам)

Женщина 1

- Значит, просишь поведать,

как она, Господи Боже, победа

встречена в нашей деревне была?

Школьник

- Да, если помните...

Женщина 1

- Всё, как сейчас...

Много чего позабыла, а это...

Слушай же...

Мы на дворе с Лизаветой,

помню, коров обряжали как раз.

Смотрим,

Митяй, спотыкаясь и плача,

к нам, Лизаветин сынишка, бежит.

- Че там? –

встревожилась Лиза (она

дома одних оставляла детишек).

- Мамочка-а!

Кончилась!

Кон-чи-лась, слышишь?..

Ко... – и в подол ей уткнулся: -

...война!

- Кто тебе?

- Радио! – Митька в ответ.

Был он – не помню такого – особый,

этот денек в сорок пятом году.

Лес оживал.

Пробивалась трава...

Женщина 2

А Чужгина – председатель правленья, -

речь не умея сказать от волненья,

произносила с крылечка слова:

- Кончилась!

Кончилась, вам говорят!!!

- Может, ошиблась? – кричали иные.

- Нет, не ошиблась...

С победой, родные! –

И замерла.

И потупила взгляд.

Вспомнила, видно, некстати: в д о в а.

С и р о т ы – точно теперь уже –д е т к и.

И затряслась на плече у соседки

неудалая ее голова.

Господи, что тут тогда началось!

С матерью дочка, с подругой подруга,

с бабкою внук, обнимая друг друга,

Все завопили...

И радость, и злость

были в слезах тех:

свалилась беда,

ну, а вдовство, а сиротство –

навеки...

Ой, по Руси-то, наверное, реки

вылились слезонек бабьих тогда!

Женщина 3

Плакали вдовы, да так горячо,

что и у деточек капали слезы;

плакали – кто обнимая березы,

кто наклоняясь на подружки плечо.

Первой опять Чужгина, наша власть,

видно, опомнилась, крикнула громко:

- Хватит! А то унесет по волнам!

Праздник ведь!..

Люди, поди-ко, ликуют

всюду, а мы поревушку такую

задали...

Бабы, не стыдно ли нам?

Вспомнили, кто не дождался кого –

и хорошо, и уймитесь! Не дети.

Д е н ь ведь П о б е д ы!

И надо отметить

радостью: сколько мы ждали его?!

Женщина 4

- Надо отметить...

но как?

Просвети,

Анна Васильевна, нас бестолковых,

коль молочишко в дому

да морковный

чай...

А в столе – хоть шаром покати!

- Как? – поглядела с крыльца Чужгина. –

Хлебом детишек накормим!

И этим

праздник отметим!

Чтоб помнили дети,

как она кончилась, эта война.

Ну, а увидеть счастливых детей,

сытых... – она помолчала устало. –

Праздника лучше вовек не бывало,

да и не будет для нас, матерей!

Женщина 3

...Помню, с каким мы стараньем пекли

те, из остатней муки, караваи:

печки – не рано ль – с оглядкой скрывали,

чтобы они подгореть не могли;

под заметали сырым помелом,

ни угольков, ни золы чтобы лишних...

И – заглядение – хлебушки вышли!

Ну, а назавтра за общим столом

и собрались они, наши худышки.

не выбирая получше места,

девочки, мальчики рядышком сели:

острые плечики, тонкие шеи,

и потому – велики ворота.

Руки на стол положили и ждут,

вертят зрачками в белках синеватых...

- Ешьте, - сказала им Анна, - ребята!

Досыта ешьте, еще принесут.

Женщина 1

Приподнялись, изготовясь к броску,

молча седьмую слюну проглотили

и, оглянувшись на Анну, схватили

с жадностью в обе руки по куску.

Заторопились:

из правой руки,

не прожевавши, из левой кусают...

Взгляды же в сторону нашу бросают,

хлеб уминая за обе щеки.

Вдруг со скамейки клопышка одна

встав – со столешницей вровень росточек, -

к нам подбежала и хлеба кусочек

сунула матери: «Мамочка, на!»

Та ее на руки – и обнимать,

и целовать, умываясь слезами:

- Вспомнила...

Вспомнила, гли-ко, о маме! –

и задохнулась от радости мать.

Женщина 3

А за клопышкою вслед, гомоня,

тоже вскочили –

и к нам наши дети.

Матери,

мы не забудем до смерти

праздника этого, этого дня!

(выходят все участники спектакля, читают стихи на фоне песни «От героев былых

времен» - минусовка. Мальчики читают по-очереди)

Ушла война. Осталась память.

И опаленные сердца.

И похоронок злая наледь,

И чьи-то дети без отца:

И мать - старушка ждать устала

пропавших без вести сынов:

И скорбь морщины протоптала

На лицах поседевших вдов:

Ушли сраженья, канув в Лету.

Потерь не знавшим не понять,

Что кто-то письма шлет по свету,

Родных, надеясь отыскать.

И в безысходном горе где-то

Заплачет траурная медь.

И заберет в себя планета

От старых ран принявших смерть.

И где-то там, за перелеском,

Свой долг исполнивший уже,

Заснул солдат под обелиском

В своем последнем блиндаже.

А сколько рядом их со мною

Таких родных, живых солдат!

Виски окрашены войною,

И полный перечень наград.

За ваше мужество в бою,

За вашу боль, за ваши раны,

За жизнь счастливую мою -

Земной поклон вам, ветераны.

В композиции использованы стихи: К.Симонов «Убей», Р.Рождественский «Баллада о

зенитчицах», Г.Суворов «Ещё война», А.Ахматова «Птицы смерти в зените стоят», П.Каганова

«На печке и на стенах лед», Н.Тихонов «Враг силой не мог нас осилить», В.Инбер «Я в

госпитале мальчика видала», М.Луконин «Госпиталь…»