Дорожите русским языком!

(о проблемах засорения русского языка)

«Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все

зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней

самой вещи» так в первой половине XIX века писал о родном языке великий

русский писатель Николай Васильевич Гоголь. Он искренне восхищался

красотой и богатством русского языка, говорил о необходимом чувстве

ответственности при работе над словом, а также призывал к серьёзному и

бережному обращению с ним. Большинство высказываний писателя о

русском языке, русской речи и слове звучат как напутствие потомкам, всем

будущим поколениям, в том числе и нам. Но можем ли мы сегодня так же

охарактеризовать свой родной язык, остался ли он по сей день так красив и

«драгоценен», как о нем говорили двести лет назад?

Кто-то скажет, что все изменения, которые претерпевает наш родной

язык, идут ему только лишь на пользу – он расширяется и обогащается. Но

недаром современным состоянием русской речи, тем, что с нею происходит,

озабочены многие: в первую очередь, это писатели и поэты, филологи и

лингвисты, учителя-словесники, а также общественные деятели. Все чаще мы

слышим призывы к охране языка, его сбережению, правильному и

грамотному словоупотреблению. Ведь язык – это важнейшая определяющая

структура в любой национальной культуре. Как утверждал один из

крупнейших лингвистов-теоретиков в мировой науке Вильгельм фон

Гумбольдт, «…язык всеми тончайшими фибрами своих корней связан с

народным духом»

[Ант.: 630], в этом и заключается его внутренняя энергия.

Язык

–

это

универсальная

система,

сохраняющая

национальное

самосознание, особенности и свойства характера этноса.

Любая нация одной из основных целей считает сохранение памяти о

себе и передачи накопленной информации будущим поколениям. И язык

здесь выступает как своеобразная машина времени, позволяющая переносить

информацию о человеке, о его времени и жизни из прошлого в настоящее и

будущее. А русская нация и вовсе имеет отличительную черту – это не

просто любовь к родному языку, а «обожание, страсть, полная преданность,

гордая вера» [Ант.: 624]. Эту особенность подчеркивал российский лингвист

и литературовед Григорий Осипович Винокур. Он отмечал, что «Особенно

ярко это своеобразное чувство проявлялось у тех русских писателей, которые

вели за собой культурное сознание своего времени. Ломоносов, Карамзин,

Пушкин,

Гоголь,

Тургенев,

Горький,

Блок

все

обнаруживали

свою

нерасторжимую связь с русской речью»

[Ант.: 624]. Для каждого из этих

великих созидателей русской литературы родной язык был не просто

материалом и основой их дела, он был символом России. Через русский язык

они искали пути к постижению своей родины и своего народа.

Лев Владимирович Щерба, российский и советский языковед, считал,

что

литературный

язык,

которым мы

пользуемся,

- «это подлинно

1

драгоценнейшее наследие, полученное нами от предшествующих поколений,

драгоценнейшее, ибо оно дает нам возможность выражать свои мысли и

чувства и понимать их не только у наших современников, но и у великих

людей минувших времен»

[Ант.: 620]. Поэтому сегодня перед всеми нами, а

в особенности – перед эколингвистами стоит двоякая и непростая задача – с

одной стороны это развитие и совершенствование языка, с другой –

сохранение норм и традиций, а также его защита, так как он постоянно

подвергается негативным воздействиям.

Но кто же портит наш великий и могучий русский язык? Отвечая на

этот вопрос, мы не можем назвать виновника, нельзя указать на какое-то

конкретное лицо или даже группу лиц. Ведь портим наш родной язык мы –

его живые носители. Именно мы активно стараемся разнообразить язык, на

котором говорим, осовременить его и, конечно, дополнить иностранными

словами.

Отрицательно

воздействовать

на

язык

могут

не

только

наши

малограмотные сограждане или гастарбайтеры, плохо говорящие на русском

языке, также это и журналисты, вещающие с телеэкрана или обращающиеся

к нам со страниц прессы, это политики, которые намеренно стараются

говорить с народом на современном, непонятном языке, это дикторы радио,

речь которых также нельзя назвать эталонной, как это было десятки лет

назад, это школьные учителя русского языка, которые не всегда дают детям

достаточные знания, не стараются привить любовь к родной речи и так далее.

Так как наш язык живой, то ему свойственно меняться и развиваться.

Появляются новые слова, часто, переходя из одного языкового стиля в

другой, из одной социальной сферы употребления – в другую, из узкого

круга носителей – в литературный язык. Например, слова «обязательно» и

«непременно» – сегодня нам кажется, что они всегда существовали в русском

языке, но «в 30-40-х годах минувшего столетия это были слова-новички, с

которыми тогдашние ревнители чистоты языка долго не могли примириться»

[Ант.: 633] . Это явление описывает в своей книге, посвященной развитию

русского языка, под названием «Живой как жизнь»

советский поэт,

литературный критик, переводчик и журналист Корней Иванович Чуковский.

Сегодня нам даже трудно поверить, какие слова показались в то время князю

Вяземскому низкопробными и уличными. А слова эти: бездарность и

талантливый. «Бездарность, талантливый, – возмущался князь Вяземский, –

новые площадные выражения в нашем литературном языке. Дмитриев

правду говорил, что «наши новые писатели учатся языку у лабазников»

[Ант.: 633].

Очень точно данный процесс становления новых языковых норм

изображает академик Яков Грот. Он упоминает о том, что на его памяти

появились такие слова, как:

деятель, представитель, почин, влиятельный,

сдержанный, ученый справедливо замечает: «Ход введения подобных слов

бывает обыкновенно такой: вначале слово допускается очень немногими;

другие его дичатся, смотрят на него недоверчиво, как на незнакомца; но чем

оно удачнее, тем чаще начинает являться. Мало-помалу к нему привыкают, и

2

новизна его забывается: следующее поколение уже застает его в ходу и

вполне усваивает себе»

[Ант.: 633]. Подобные процессы освоения новых слов

мы можем наблюдать и сейчас.

Однако не только просторечные и малоизвестные слова проникают в

литературный язык, также существует и обратный процесс. Например, у

Александра Сергеевича Пушкина были и такие слова, «которые в его эпоху

считались вполне литературными и утвердившимися в речи интеллигентных

людей, а несколько десятилетий спустя они успели перейти в просторечие он

писал: крылос, разойтиться, захочем»

[Ант.: 634]. Подробнее об этой

проблеме написано в книге Б. В. Томашевского «Стих и язык», а также в

статье «Вопросы языка в творчестве Пушкина». М., 1959, стр. 371.

Опасность, грозящая языку, - это искажение, которое происходит в

результате

невладения

языком.

Часто

мы

слышим

слова,

которые

произносятся с неверным ударением (в том числе из-за неупотребления

буквы ё, которой недаром в нескольких российских городах поставлены

памятники), а также другие измененные формы слов, прочно вошедшие в

речь. Писатель Борис Лавренев, выражает свою ненависть к подобным

словам довольно пылко. «Мне физически больно, — пишет он, — слышать

изуродованные русские слова: учёба вместо «учение», глажка вместо

«глаженье», зачитать вместо «прочесть» или «прочитать». Люди, которые так

говорят, — это убийцы великого, могучего, правдивого и свободного

русского языка…». [Ант.: 636]. Из журнала «Новый мир», 1959, № 4, стр. 67.

Также стоит отметить и особенности времени, в котором мы с вами сегодня

живем – мы перешагнули рубеж двух столетий.

Для нашего времени

характерно явление, когда в публичную жизнь активно вошли такие слои и

группы, представители которых в своих привычках и образе жизни связаны с

разного рода жаргонами и другими формами нелитературной речи. Кроме

того, отступление в области социальной жизни от правил и норм государства,

провозглашение свободы как в общественно-политической и экономической

сфере, так и в человеческих отношениях сказываются на оценках некоторых

языковых фактов и процессов. Так, например, то, что раньше всеми

считалось

принадлежностью

непрестижной

среды,

преступной

и

некультурной, приобрело популярность наряду с традиционными средствами

литературного языка. И сегодня это ощущают все, не только лингвисты, но и,

например, публицисты и журналисты.

Современный

переводчик

Геннадий

Михайлов

отмечает

такую

закономерность, что сегодня «в литературе уже нет такого слова, которое

можно было бы считать «непечатным»: пишется что угодно, бумага все

стерпит.

Грубо-непристойные

слова,

нецензурная

брань,

матерщина

получили ученое название «ненормативная лексика» [Ант.: 793]. Вот

поэтому и растет недоверие к литературной речи, у народа появляется

иллюзия, что правду можно сказать, выражаясь только матом. А между тем

явление это органически чуждо и губительно для русской литературной

традиции.

3

Процесс жаргонизации речи, безусловно, является проблемой и имеет место

быть, однако ученые характеризуют его по-разному. Так, известный

российский лингвист Алексей Дмитриевич Шмелёв в своей работе пишет:

«Опасность массового вторжения в литературную речь элементов, присущих

различным видам «сниженной» речи, носит вовсе не лингвистический

характер. Дело не в «порче» языка, а в «порче нравов»; точнее, в том, что

неприметным образом циническое представление о мире подается как нечто

само собою разумеющееся, не имеющее альтернатив». Шмелёв считает, что

наплыв речений, заимствованных из уголовного жаргона или просто

сниженной речи также «навязывает специфический, взгляд на жизнь и

соответствующую

систему

ценностей»,

что

особенно

опасно

для

подрастающего поколения.

Но ведь нельзя утверждать, что жаргон – новое явление, появившееся в

последние десятилетия. Разные жаргоны существовали в языках всегда и их

роль как средства общения в прошлом недооценивалась. До сравнительно

недавнего времени в нашей отечественной науке о русском языке считалось,

что жаргоны не имеют важного социального основания для своего

существования. И у данного предположения были доводы. Так, например,

достаточно хорошо развитое в дореволюционное время нищенское арго к

середине ХХ века почти полностью утратило свою социальную среду. Арго

беспризорников и воров бывшее довольно активным в 20-е годы, позднее

угасает. Тем не менее, в конце века оба арго возрождаются уже в новом

социальном и языковом обличии, так как увеличиваются ряды нищих и

беспризорников, которые и пользуются данными формами языкового

выражения.

В основе же этого многообразия лежит тюремно-лагерный жаргон. Он

формировался в социально пестрой среде советских лагерей и тюрем на

протяжении

ряда

десятилетий.

Восприняв

многое

из

лексико-

фразеологического арсенала дореволюционного воровского арго, тюремно-

лагерный жаргон значительно расширил не только набор выразительных

средств, но и социальный состав тех, кто им пользовался: с ним были

знакомы, его активно употребляли как представители уголовного мира, так и

недавние инженеры, партслужащие, военные, студенты, рабочие, актеры,

поэты, крестьяне, врачи – словом, все те, кто составлял многомиллионное

население сталинских лагерей.

В современных условиях тюремно-лагерный жаргон находит себе

новую среду обитания (им пользуются нынешние бизнесмены, журналисты,

политики) и изменяется, пополняясь новообразованиями, меняя значения, и

затем входит в литературу. Наш известный языковед Олег Николаевич

Трубачев писал: «Неприличность» – понятие общечеловеческое, но только

его объем и понятийное поле различны в разных культурах и языках.

Возможно, мы, русские, лучше чувствуем чрезвычайную «выразительность»

таких слов, которые знаменуют, так сказать, антикультуру и особенно строго

изгоняются из литературного языка и культурной жизни в эпоху массовой

книжной продукции». На западе соответствующие слова воспринимаются

4

часто безоценочно, например, как обозначения, в русском же языке они

больше ассоциируются с ругательствами, то есть имеют оценку. Поэтому

совершенно недопустимо копировать западную традицию, где нормы языка

иные [Ант.: 794].

Жаргонные слова и обороты далеко не редкость и в литературной речи.

Сначала жаргонная лексика просачивалась главным образом в устно-

разговорную ее разновидность, затем, ближе к нашим дням, – в язык средств

массовой информации, а потом потоком хлынула в публицистику, в

публичные выступления политиков, депутатов и даже писателей.

«Жаргон,

легкомысленные

заимствования

из

чужих

языков

и

сквернословие убивают мысль, делают живую и яркую родную речь вялой,

расплывчатой. Но, пожалуй, самым страшным вирусом современности стала

матерная брань». Так в своей научной работе пишет Ксения Деева, студентка

университета из Екатеринбурга. «Издревле матерщина в русском народе

именуется сквернословием, от слова «скверна». В словаре Даля сказано:

«Скверна

мерзость,

гадость,

пакость,

все

гнусное,

противное,

отвратительное; нечистота, грязь и гниль, тление; все богопротивное»

(Даль:1998:194). А «сквернословить – вести непристойные зазорные,

постыдные речи; похабно ругаться» (там же:195) [Ант.: 804].

Также Деева обращает внимание на то, что «многие полагают, что мат

– глубоко русская традиция. На самом деле сквернословие на Руси примерно

до середины XIX века не только не было распространено даже в деревне, но

и очень долго являлось уголовно наказуемым. При царях Михаиле

Федоровиче и Алексее Михайловиче за сквернословие полагалось телесное

наказание: на рынках и по улицам ходили переодетые чиновники со

стрельцами, хватали ругателей и тут же, на месте преступления, при народе,

для всеобщего назидания наказывали их розгами. Потом пришли иные

времена. При реформаторе России Петре I совместно с введением пьянства в

обычай русского народа, зазвучала и грубая брань, сначала в кабаках, а

потом выплеснулась на улицы городов. В XIX веке сквернословие

постепенно из ругани превратилось в основу языка фабричны рабочих и

мастеровых (Нидергаус:2008:5)»

[Ант.: 804]. Такие аргументы против

матерных слов приводит в своей работе К. Деева.

Почти во всех англоязычных толковых словарях значатся грубые и

непристойные слова. У нас же наиболее полный словарь народного языка В.

И. Даля не содержит матерных слов, а сам Даль определяет мат как

"похабство, мерзкая брань" [Ант.: 794]. А что происходит сегодня? Словари

жаргона преступников, словари бранных и матерных слов издаются

тысячными тиражами и разлетаются с полок магазинов. Еще не так давно их

издавали лишь для узкого круга лиц, людей, для которых это необходимо в

профессиональных целях, а сегодня любой школьник может купить себе

такое издание и изучать самостоятельно.

Несомненно,

это

плохое

явление,

если

рассматривать

процесс

жаргонизации литературной речи исключительно с позиций традиционной

нормы, не допуская мысли об обновлении набора выразительных средств в

5

ходе языкового развития. Как показывает изучение этапов развития русского

литературного языка, процесс обновления всегда происходил динамично, а

порой затруднялся, в борьбе консерваторов и новаторов. Но всегда для этого

процесса был характерен отбор новшеств, изучение их свойств с точки

зрения пригодности для коммуникативных нужд культурного общества. И

элементы такого отбора, безусловно, существуют и сейчас.

Но не только жаргонизация опасна для русского языка. Для развития

почти

каждого

естественного

живого

языка

характерен

процесс

заимствования слов из других языков. Тем не менее, и к самому этому

процессу, и в особенности к его результатам – иноязычным словам носители

языка часто относятся неоднозначно. Почему заимствуются иностранные

слова? Зачем вообще что-то брать у других, разве нельзя обойтись

средствами родного языка?

Леонид

Петрович

Крысин,

советский

и

российский

лингвист,

специалист в области лексикологии и лексикографии пишет: «Среди причин,

которые

способствуют

столь

массовому

и

относительно

легкому

проникновению иноязычных неологизмов в язык, определенное место

занимают социально-психологические. Многие из нас считают иностранное

слово более престижным по сравнению с соответствующим словом родного

языка: презентация выглядит более привлекательно, чем привычное русское

представление, эксклюзивный – лучше, чем исключительный, топ-модели –

шикарнее, чем лучшие модели...» [Ант.: 757].

Ощущаемый многими больший социальный престиж иноязычного

слова, по сравнению с исконным, иногда вызывает явление, которое может

быть названо повышение в ранге: слово, которое в языке-источнике именует

обычный, рядовой объект, в заимствующем языке прилагается к объекту, в

том или ином смысле более значительному, более престижному. Например,

во французском языке слово «бутик» — значит «лавочка» или «магазинчик»,

а у нас оно приобретает значение «магазин модной, дорогой одежды.

Примерно то же происходит и с английским словом «шоп»: в русском языке

оно подходит не ко всякому магазину, а лишь к такому, который торгует

престижными

товарами,

преимущественно

западного

производства.

Обычный продуктовый магазин никто шопом не называет. Также английское

«хоспис» (приют) превращается в хоспис – дорогостоящую больницу для

безнадежных больных с максимумом комфорта. И таких слов в нашем языке

немало.

Нередко иноязычное слово ассоциируется с чем-то идеологически или

духовно чуждым, или даже враждебным, как это было, например, в конце 40-

х годов. Но бывают в истории общества и другие времена, когда преобладает

более терпимое отношение к внешним влияниям и, в частности, к

заимствованию новых иноязычных слов. Таким временем можно считать

конец прошлого столетия и начало нынешнего, когда возникли и существуют

такие

политические,

экономические

и

культурные

условия,

которые

определили предрасположенность российского общества к принятию новой и

6

широкому

употреблению

ранее

существовавшей,

но

специальной

иноязычной лексики.

Появление иноязычных слов проблема актуальная, но не новая. Уже в

XVIII – XIX в. заменители русских слов входили в оборот, но их было ещё

немного и особого беспокойства у большинства людей это не вызывало, ведь

тогда не было телевидения и интернета, и новые слова внедрялись гораздо

медленнее. Но по поводу внедрения иностранных слов в наш язык и тогда

велись оживленные споры.

Выдающийся русский литературный критик

Виссарион Григорьевич Белинский не был противником иностранных слов,

но у него есть замечание: «Употреблять иностранное слово, когда есть

равносильное ему русское слово, - значит оскорблять и здравый смысл, и

здравый вкус. Так, например, ничего не может быть нелепее и диче, как

употребление слова «утрировать» вместо «преувеличивать».

А вот что писал один из крупнейших представителей русской

литературы XVIII века Александр Петрович Сумароков в статье «О

коренных словах русского языка»: «На чтожъ намъ чужiя слова вводить,

когда мы по естеству и по примеру предковъ нашихъ, своихъ изъ

первоначальныхъ словъ довольно произвести можемъ? Чужiя слова всегда

странны будутъ, и знаменованiя ихъ не такъ изъяснительны, и следственно

введутъ слабость и безобразiе въ сильный и прекрасный языкъ нашъ. А то

еще и странняе, когда мы то называемъ, или еще и пишемъ чужестранными

словами, чему у насъ есть точныя свои названiя, и имея древнiй и

несмешенный языкъ, портя ево, слова изъ новыхъ и смешенныхъ вводимъ».

Значительная часть сегодняшнего населения России осознает свою

страну как звено цивилизованного мира, в наши дни объединительные

тенденции преобладают над тенденциями, отражавшими противопоставление

советского общества и советского образа жизни западным образцам;

происходит переоценка социальных и нравственных ценностей. И, наконец, в

области

экономики,

политической

структуры

государства,

в

сферах

культуры, спорта, торговли, моды, музыки характерна открытая, а иногда и

чрезмерная ориентация на Запад. Все эти процессы и тенденции, несомненно,

послужили важным стимулом, который облегчил активизацию употребления

иноязычной лексики.

«Бывает, приходится слышать целые предложения, в которых нет ни

одного русского слова. Думается, что такое положение вещей нельзя назвать

естественным, поступательным развитием языка, так как от самого языка

мало что остаётся». Так несколько лет назад написал в своей статье

российский публицист Владимир Колесников. Он заметил, что «по сути

происходит уничтожение русского языка и создание на его основе нового,

искусственного образования, которое никак нельзя назвать русским. Этот

новый искусственный язык оборвет связь с нашим историческим наследием,

так как язык этого наследия постепенно станет нам непонятен и,

следовательно, станет чужим, мёртвым. Кто-то скажет, что я «сгущаю

краски», но я так не считаю» [Ант.: 778].

7

Говоря об иноязычной лексике, следует отметить, что в русской речи

сначала в профессиональной среде, а позднее и за ее пределами появились

термины, относящиеся к компьютерной технике (компьютер, дисплей, файл,

сайт, принтер и др.), затем названия видов спорта (серфинг, кикбоксинг,

фристайл, бодибилдинг), экономические и политические обозначения (дилер,

инвестиция, маркетинг, инфляция, коррупция, легитимность, инаугурация)

и

многие другие. Также англицизмы пробиваются и в старые системы

наименований, где раньше их не было. И по мере того, как явления,

обозначаемые этими терминами, становились остро актуальными для всего

общества,

узкоспециальная

терминология

выходила

за

пределы

профессиональной среды и начинала употребляться в прессе, в радио- и

телепередачах, в публичной речи политиков и бизнесменов.

Так как же нам оценивать происходящее сейчас усиление процесса

заимствования? Как относиться к тому, что иноязычные слова нередко

вытесняют из употребления слова русские, исконные? Л. П. Крысин так

отвечает на подобные вопросы: «Прежде всего, не надо паниковать. Нередко

говорят и пишут об "иноязычном потопе", заливающем русский язык, о

засилье иностранщины, под гнетом которой он гибнет, и такие высказывания

рождают чувство безысходности.

Но не нужно забывать, что язык

представляет собой

саморазвивающийся механизм,

действие

которого

регулируется определенными закономерностями. В частности, язык умеет

самоочищаться, избавляться от функционально излишнего, ненужного. Это

происходит и с иноязычными словами. Во всяком случае, история русского

языка свидетельствует именно о таком его свойстве» [Ант.: 757].

Чаще всего новые иноязычные слова можно встретить в прессе и в

других средствах массовой информации, например, на телевидении, в

передачах, посвященных экономической или политической жизни, моде,

музыке, кино, спорту.

«

Серьезная вина в связи с необычной засоренностью

современного русского языка иностранцами заимствованиями лежит на

журналистах. Стилевая вульгарность, нетребовательность, небрежность,

безразличие к ценностям великого русского языка- повседневное явление на

нашем телевидение, радио, на полосах газет и журналов» [Ант., с. 757], так

пишет в своей книге «История лингвистических учений» российский

лингвист Федор Михайлович Березин. Однако обиходная речь не испытывает

такого заметного наплыва иноязычных слов, и это понятно: будучи по

большей части словами книжными или специальными, заимствования и

употребляются главным образом в жанрах книжной речи, в текстах

публицистического, научного и технического характера.

Наблюдаются и социальные различия в отношении к иноязычным

словам, особенно новым: так люди старшего поколения в среднем менее

терпимы к чужой лексике, чем молодежь. А с повышением уровня

образования и

освоение заимствований

происходит легче,

например,

представители технических профессий меньше останавливают свое внимание

на том, какое слово они видят в тексте или слышат, – русское или

иноязычное, чем представители профессий гуманитарных.

8

Л. П. Крысин не оценивает проблему заимствований критически, он

говорит: «Разумеется, неумеренное и неуместное употребление иноязычных

слов недопустимо, но неумеренность и неуместность вредны и при

использовании

любого

слова.

Конечно,

ни

ученые-лингвисты,

ни

журналисты и писатели не должны сидеть сложа руки, бесстрастно

наблюдая, как засоряется иноязычием родная речь. Но запретами здесь

ничего

сделать

нельзя.

Нужна

планомерная

и

кропотливая

научно-

просветительная работа, конечная цель которой – воспитание культуры

обращения со словом, хорошего языкового вкуса. А хороший вкус – главное

условие правильного и уместного использования языковых средств, как

чужих, заимствованных, так и своих, исконных»

[Ант.: 758].

Иные же и вовсе полностью оправдывают заимствование. Считают, что

структурная организация русского языка не вызывает опасений, и тенденции,

которые отмечают исследователи, являются нормальными и естественными.

Исчезли скованность, зажатость и стандартность в речевом поведении

языковой личности. Ведь в советский период существовала строгая цензура

в сфере публичной речи, и выразить свои мысли было сложнее.

Наша родина, как раньше, так и сейчас остается многонациональным

государством.

Как отмечает русский писатель, публицист и литературовед

Юрий Михайлович Лощиц: «Быть языком-посредником в государстве,

населенном множеством разноязыких народов, – великая, многотрудная и,

как видим, далеко не всегда благодарная служба. Это особая историческая

судьба державостроительного языка, языка-собирателя»

[Ант.: 771].

Сегодня

особенно

важно

понимать

важность

родного

языка.

Необходимо прививать любовь к родному языку подрастающему поколению.

Проблема обучения русскому языку в школе и вузе в современных условиях

требует сейчас не обсуждения, не рассуждения, не «рассмотрения» и

«составления

программ

мероприятий»,

а

немедленного

действия,

чрезвычайных мер, потому что в сложившейся ситуации мы уже начали

терять поколение за поколением наших детей, которые литературному языку

предпочитают общение на «албанцком». Это важную проблему выделяет

русский лингвист Людмила Михайловна Кольцова. «Лингвистическим

кошмаром» называет она такие популярные выражения в сети Интернет как:

«ржу нимагу», «я пацталом», аффтар жжот», «превед, медвед», «кросавчег» и

многие другие.

Даже по отношению к такому явлению, как «новограф» – это и есть

письменный язык общения в виртуальном пространстве Интернета, который

представляет

собой

целенаправленное

искажение

речи

существует

кардинально противоположные оценки: в том числе мнения, что это –

«специфический жанр, владению которым следует учиться, как и владению

любым другим жанром».

Раскрепощенность, ненормативность и определенная безответственность

собеседников в сети связана со снижением психологического и социального

риска. Ведь получается, что интернет-пользователь обладает значительной

свободой высказываний и поступков (вплоть до оскорблений), так как риск

9

разоблачения и личной отрицательной оценки окружающими в этой

ситуации минимален. Именно поэтому анонимность интернет-общения

делает

собеседников

более

свободными

в

выборе

речевых

средств.

Неподготовленному человеку, который не является поклонником интернета,

общение в сети может показаться чересчур грубым и даже агрессивным. Об

этом говорил писатель Дмитрий Быков: «… возникает стойкое ощущение,

что весь мир состоит из лютых недоброжелателей». Он считает, что это

происходит, потому что в сети невозможно получить наказание физически за

свои слова, как это может быть при конфликте в реальной ситуации.

Язык чатов опасен для тех, кто не сформировался еще как личность, в том

числе как личность языковая. Необходимо охранять, защищать, развивать

языковое сознание тех, кто еще не понимает, что нормы языка – это

возможность создать культурное пространство, где легко и свободно могут

общаться люди через времена и расстояния

[Ант.: 783].

Наш язык действительно могуч и свободен и нам дано право гордиться им.

Взамен же мы должны беречь его, оттачивать и шлифовать свою речь, тем

самым развивать русский язык. Сегодняшнее состояние нашего языка не

восхищает ценителей русской культуры, но мы должны верить в то, что

положительные направления языкового развития одержат победу, русский

язык «очистится» от ненормативных наслоений и излишества иностранных

слов. Именно от нас – носителей языка и зависит его дальнейшая судьба.

Русский писатель, публицист и переводчик Иван Сергеевич Тургенев

обращался к своим современникам: «Берегите чистоту языка, как святыню!

Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок,

что нам нечего брать у тех, кто беднее нас». Данное обращение сохранило

свою актуальность и по сей день. И мы с вами должны стараться и сегодня, и

в будущем беречь чистоту языка.

10